Лео Перуц - Прыжок в неизвестное [Свобода]
— Это он и есть — излюбленный ржаной хлеб Газенмайера? — спросил он и наклонился испытующе над своею тартинкою, на которую тем временем опустились две мухи.
— Нет, это хлеб из пекарни «Эврика».
— Вот как! Собственно говоря, мне бы хотелось газенмайерского. Вкус у них одинаковый, да и цена одна, — ответила лавочница.
— В таком случае ладно.
Поведение Дембы становилось все загадочнее. Он вдруг с искаженным лицом взглянул на потолок, и по лбу его покатилась капелька пота.
— Можете вы послать мне эти вещи на дом? Меня зовут Станислав Демба.
— Вещи на дом? Какие вещи?
— Да вот эти.
Господин Демба показал глазами на свои покупки.
— Чайную колбасу?
Лавочница изумленно уставилась на господина Дембу. Подобное требование она слышала первый раз в жизни.
— Нельзя? Я попросил об этом потому, что мне нужно еще кое-куда зайти, и я не хочу таскать с собой эту покупку. Мне казалось, что в таком большом деле, как ваше… Нельзя? Ну и ладно. Это ничего.
Он принялся тихонько насвистывать, несколько мгновений следил за мухами, гулявшими по его тартинке, а потом вперил испытующий взгляд в деревянный ящичек с сушеными сливами.
— Много ли будет вишен в этом году? — спросил он вдруг.
— Как где, смотря по погоде, — сказала фрау Пюхель и взялась за свое вязанье.
Демба все еще не собирался уходить.
— Будут ли они дешевле, чем в прошлом году?
— Не думаю.
Разговор опять оборвался. Лавочница взяла чулок, а внимание Дембы было всецело поглощено коробкой с сардинками.
Вошли покупатели: девочка, спросившая соленых огурцов, и кучер, купивший копченой колбасы. Когда они ушли, Демба все еще оставался в лавке.
— Нельзя ли мне получить стакан молока? — спросил он.
— Молоком я не торгую.
— В таком случае рюмку водки.
— И водкой не торгую. Вам, может быть, нездоровится?
Станислав Демба поднял на нее глаза.
— Что вы сказали? Да. Конечно. Мне нездоровится. У меня желудочные боли. Все время. Неужели вы этого не заметили?
— Рюмочка сливянки найдется у меня в квартире.Может быть, вам от нее станет легче, — сказала лавочница.
Лицо у Дембы вдруг просияло.
— Да, пожалуйста. Принесите мне, голубушка, сливянки. Говорят, это лучшее средство от зубной боли.
Катерль, старшая девочка фрау Пюхель, играла в соседней жилой комнате со скакалкою. Она была толста и неуклюжа, и ей редко удавалось договорить стишок, в такт которого она прыгала через веревочку. Только что она начала слова:
Господин медведьПрислал поглядеть,Долго ли кофе будет кипеть…
— Кати, — сказала лавочница, — посиди-ка в лавке, пока я не вернусь. Не знаешь ли, куда я положила ключ?
— Он в ящике, — сказала Катерль и опять начала скакать.
Завтра в восемь
Милости просим.
К девяти часам
Я кофе подам…
Фрау Пюхель отперла кухонный шкаф. Но в то время как она наливала водку в рюмку, ее вдруг озарила чрезвычайно тревожная мысль. Покупатель так странно вел себя. Сначала он торопился, а потом его нельзя было выпроводить из лавки. Все высматривал и выспрашивал, как будто у него в голове неладно, а на самом-то деле, может быть, на кассу позарился. В кассе было четырнадцать крон, и коралловые бусы, и два кольца с бирюзовыми камешками, и сберегательная книжка Катерль, и два образка!
Со шкаликом сливянки в руке фрау Пюхель, бледная от страха, ворвалась в лавку. Так и есть! В лавке — никого! Исчез, прощелыга! Плакали наши денежки, четырнадцать крон!
Фрау Пюхель, задыхаясь, упала на стул и в ярости выдвинула ящик с деньгами.
Но в кассе все было в полном порядке.
Вот чашечка с серебряными монетами, а рядом — оба кольца, коралловые бусы, сберегательная книжка и два образка.
Слава тебе, Господи! Все в целости. Только хлеб и колбасу стащил. Но зато сливянка уцелела. Это обстоятельство настроило ее примирительно. Конечно, ему нечем было заплатить за колбасу и хлеб! Что ж, она бы ему подарила их, попроси он об этом. Мы ведь люди, а не звери.
Фрау Пюхель после пережитого страха залпом выпила рюмочку сливянки. Затем вышла на улицу поглядеть, не видно ли беглеца. Но Станислав Демба успел скрыться.
Когда она вернулась, взгляд ее упал на несколько никелевых и медных монет, лежавших на прилавке. Три монеты по двадцать геллеров и два крейцера. Шестьдесят четыре геллера.
Станислав Демба добросовестно отсчитал деньги на прилавке, а затем сбежал с покупкой, как если бы украл ее.
Глава II
Надворный советник Клементи совершал свою ежедневную утреннюю прогулку по Лихтенштейнскому парку в обществе приятеля своего, профессора фон Труксы, и своей собаки Кира. Надворный советник Клементи, заведовавший древневосточным отделением художественно-исторического музея и временно руководивший этнографо-антропологическим отделением, несомненно знаком читателям и в особых рекомендациях не нуждается. Своим капитальным, изданным Академией наук трудом «О происхождении древнеассирийских собственных имен» он обеспечил за собою видное место в ученом мире, а его остроумные исследования «индийских кафельных рисунков и влияния их на орнаментику персидских ковров» сделали его имя популярным в широких кругах любителей искусства, художников и коллекционеров.
Профессор фон Трукса, действительный член Академии наук (по философско-историческому отделению) и преподаватель консульской академии, не столь известен. Среди его многочисленных трудов по языковедению первое место занимает превосходный калмыцко-немецкий словарь. Другие его произведения, как, например, исследование о скоплении полугласных «р» и «л» в кимрийских наречиях и его объемистое сочинение об этнографии и языке сомалийских племен, получили известность среди зарубежных специалистов.
Впрочем, научная деятельность этих двух почтенных особ не играет в этом рассказе сколько-нибудь значительной роли, и мы поэтому только вскользь упомянем, что профессор фон Трукса незадолго до этого вернулся из продолжительной ученой экспедиции в северную часть Башана и занят был сообща с надворным советником Клементи разработкой и опубликованием научных плодов этого путешествия, коими являлись многочисленные более или менее хорошо сохранившиеся памятники хетской и финикийской словесности.
Что же касается Кира, собаки надворного советника, то ее порода не поддается точному установлению. Однако мы не слишком далеко уклонимся от истины, если причислим ее к семейству шпицев. Она умела носить поноску, давать лапу и «просить»; шерсть у нее была белая в коричневых пятнах, а темперамент отважный.
Надворный советник Клементи передвигался медленно и к тому же имел привычку, разговаривая, часто останавливаться, охотнее всего на особенно оживленных улицах; сознавать себя препятствием для уличного движения, казалось, было ему приятно. Даже неудовольствие Кира, выражавшееся в порывистом дерганье за шнурок, было бессильно против этой слабости ученого, хотя обычно пес тиранил его и во всем навязывал ему свою волю, а при переходе через Фарфоровую улицу профессору Труксе нелегко было ограждать своего друга от опасностей, грозивших со стороны электрического трамвая.
В Лихтенштейнском парке было в это время — в десятом часу утра — довольно много народу. Девочки и мальчики с обручами и мячами бегали по усыпанной песком аллее, бонны и кормилицы, болтая, катили детские коляски, гимназисты с важным видом повторяли уроки. О6а ученых направились в уединенную часть парка, где их поджидала скамья, стоявшая в тени старых акаций и скрытая от взоров других гуляющих густым кустарником. Там они имели обыкновение каждое утро часок-другой посвящать просмотру своих рукописей и корректур, не привлекая чьего-либо внимания и, в свою очередь, не обращая внимания на шум и суету.
Сперва, однако, оба ученых мужа занялись разговором насчет области распространения гашиша. Профессор Трукса отстаивал взгляд, согласно которому употребление гашиша известно только на Востоке, чем вызвал энергичное возражение надворного советника.
— Вам, несомненно, известно, — сказал господин Клементи, что в доисторических могилах Южной Франции найдены были маленькие глиняные трубки, содержавшие остатки Cannabis sativa. Наши предки, наверное, курили коноплю, и она же была знакома древним грекам. Вспомните то место в «Одиссее», где говорится о напитке Непента, который «угашает печаль и память о всяком страданье». А gelotophyllis, «трава смеха» древних скифов, о которой рассказывает Плиний!
— Я предпочел бы все же не сходить с твердой научной почвы, — возвразил профессор Трукса. — Вирт в Мюнхене идет ведь еще дальше нас, не подкрепляя, впрочем, своих теорий сколько — нибудь серьезными доказательствами. Он утверждает, будто великие массовые психозы в древнем мире, как флагеллантизм, так и поразительные эпидемии плясок, надлежит рассматривать как следствие неумеренного употребления гашиша или подобного ему наркотического средства.
